Решетки оград; они явно напоминают знаменитую решетку Летнего сада в Санкт-Петербурге!.. Полосатые верстовые столбы…Мраморные колонны-постаменты с «греческими амфорами» наверху… То там, то тут прислонены к стенам фузеи – ружья сгинувшей эпохи… И много еще всякого, но вполне символического. Перемешано-переплетено всё – знаки царской власти и дворцовых палат; знаки бесконечных путей-дорог; знаки военной мощи и бескрайних морей; и знаки народной, фольклорной игры, разухабистой и по-скоморошьи беспощадно-язвительной.
В Российском Академическом молодежном театре (РАМТе) – недавняя премьера: постановка Александра Пономарева по пьесе Евг. Замятина «Блоха» (а пьеса эта – скажем так, вольная инсценировка-пересказ знаменитой повести Н. Лескова «Левша»).
Здесь не только в сценографии – намеренное, точно расчитанное «смешение стилей» и знаковых предметов (художник Андрей Тюпинкин). Но та же стилистика – и в одеяниях персонажей. Да, придворный мундир вельможи, да – парадно-выходной наряд царя и «походная» обмундировка казачьего атамана Платова; платья придворных дам – при российском и «англицком» дворах. И все же это «фантазийные наряды». Какие-то детали в них – явно ироничного, высмеивающего оттенка (художник по костюмам Анастасия Кислицына). Спектакль предваряется действом в фойе – вокруг кукольного балагана; запев разыграют скоморохи в смешных нарядах и масках, с приклеенными «устрашающими усищами» (причем в мужских обликах выступят и актрисы). Этот балаганчик вкатят на двухколесной тележке и в зал, в пространство игры. А когда балаганчик снимут, то тележка превратится в подставку под «мелкоскопом». Правда, окуляр «мелкоскопа» будет размером с немалую подзорную трубу, длиной почти в рост императора Александра.
Здесь нужно сказать о самой пьесе Евг. Замятина «Блоха». Вот несколько выдержек из предисловия к ней в одной из публикаций:
- «Блоха» – опыт воссоздания русской народной комедии. Как и всякий народный театр – это, конечно, театр не реалистический, а условный от начала до конца, это – игра. Наиболее полно эта условность выражена в трех ведущих персонажах – Халдеях. Халдеи пришли в «Блоху» одновременно и из старинного русского «действа», и из итальянской импровизационной комедии. Их русские предки – скоморохи, Петрушка, масленичный балаганный дед, медвежий вожак; их итальянские родичи – Бригелла, Панталоне, Капитан, Пульчинелла, Труфальдино. На протяжении игры каждый из халдеев переменяет несколько масок – несколько ролей.
Самое слово «халдей» – название старорусских комедиантов. Адам Олеарий в своем «Описании путешествия в Московию» пишет о них: «Они получали от патриарха разрешение в течение восьми дней перед Рождеством и вплоть до Крещения бегать по улицам... Одеты они были, как во время масленичного ряжения – на головах у них были деревянные размалеванные шляпы, а бороды были вымазаны медом, чтобы не загорались от огня, который они разбрасывали». В «Блохе» халдеи ведут всю игру и где надо – веселой выходкой поджигают и зрителей, и актеров».
- «Идея театрализовать «Левшу» возникла у А. Дикого, режиссера Московского Художественного театра 2-го, – для этого театра и была написана «Блоха».
- «Первое представление «Блохи» в МХАТ 2-м состоялось 11 февраля 1925 года. Первое представление «Блохи» в Ленинграде в Большом Драматическом театре было 25 ноября 1926 года. Для обеих постановок – декорации и костюмы по эскизам Б. М. Кустодиева».
В спектакле-скоморошьей игре Александра Пономарева мы встретим всех, кто возникал на страницах повести Н. Лескова и перешел в пьесу Евг. Замятина (а также кое-кого из тех, кого Замятин добавил) – императора Александра, графа Кисельвроде, атамана Платова, тульских умельцев-оружейников во главе с мудрым хитрованом Егупычем, английских мастеров-изобретателей, придворных дам-соблазнительниц. Перед нами развернутся все перипетии и мучения Левши, его путешествие в Англию и приключения там и на море, его торжество мастера над чужеземными специалистами и его верная, жертвенная, непреоборимая любовь к Маше. Но разыграно это будет по законам, предложенным автором пьесы – в стилистике и манере русской народной комедии. Потому основные и универсальные костюмы в этой постановке, как бы основа всех остальных нарядов – стилизованные, украшенные яркой вышивкой и орнаментами, вроде как «народные одежды»: бело-серые холстинные рубахи, порты, сарафаны. А к ним впридачу – уже вполне насмешливо – маски, налобные повязки, рабочие фартуки, сапоги и кроссовки. И актеры здесь прежде всего (как сказано в программке) – те самые «удивительные люди халдеи».
Переходя из облика в облик, актеры образуют то скомороший ансамбль-«хор», то поочередно солируют, облекаясь в личины главных персонажей. Выстроено Александром Пономаревым режиссерски виртуозно. Все выверено до мелочей, то тончайших деталей (хотя порой в этом четко выстроенном игровом ироничном и азартном напоре не хватает чего-то вроде внутреннего жара). Понятно, что время, когда написана эта пьеса, наложило на нее свой отпечаток. Евг. Замятин ее лейт-мотивом сделал нечто вроде разоблачения самодержавной власти, лицемерия и двуличия высших сановников, их презрение к «простому» трудовому люду. Собственно, это противоречие между «верхами» и «низами» существует всегда – и в наши дни, в нашей действительности тоже. И потому в спектакле, вслед за пьесой, простой люд – тульские мастера, Левша, Маша – тоже хитрят. Но их хитрость – это не высокомерное лицемерие «высших». Их хитрость – самозащита, способ выстоять, уцелеть и добиться своего.
Словом, тульские мастера-оружейники, вместе с Егупычем и Левшой одержали победу. Защитил Левша честь тульских мастеров (а император Александр был уверен, что защищена его, императорская честь и слава). И наобещал Левше император Александр, красуясь перед собственным самолюбием своей демократичностью, справедливостью и щедростью, - с три короба: и новые богатые одёжки, и роскошный «придворный кафтан» - прямо с плеча царедворца, и монет, сколько душа пожелает… И повелел, все так же лучезарно любуясь сам собою, - придворным, все исполнить, а Левше – получить все через канцелярию и казначейство. Да вот только стоило царю упорхнуть, скользя по-над землею, словно танцор на балу, - как выдан был Левше всего лишь двугривенный. Но зато как высочайшая награда от щедрот царских!
Актеры (и Д. Богачев – император Александр, и халдеи-чудики в обликах графа Кисельвроде и придворных) проводят эту сцену со всем ернически- издевательским скоморошьим пылом. Понятно же, что такие ситуации и нравы «высших» были всегда и везде – и в растаявших монархиях, и сейчас мы то и дело наблюдаем подобное. Высшее начальство распорядилось, а государевы люди усердно «заматывают» порученное…
Понятно, что в таком действе важны все составляющие – и музыка, и пластика, и световая партитура – и все должно быть выдержано и темах сюжета, и в стилистике народной скоморошьей манеры (композитор Стефан Андрусенко; саунд-дизайнер Дмитрий Бачинский; балетмейстер Лариса Исакова; художник по свету Нарек Туманян; консультант по фольклору Мария Нефедова). И не обойтись без виртуозных партий музыкальных инструментов. Они звучат, как особые голоса, подчеркивая настроение, тему, подгоняя ритм и добавляя смыслы поверх слов. Инструменты здесь действительно «особые актеры», особые необходимейшие участники действа; оркестр – особый актерский ансамбль, часть общего актерского ансамбля постановки: скрипка (Мария Богинская, Наталья Кленовская, Виктория Тульская), кларнет (Дарья Вершинина, Осип, Чебурашкин), баян (Евгений Листунов, Антон Цыпкин), туба – Никита Сопелкин, Дмитрий Федоров).
В спектакле Александра Пономарева (как и в пьесе Евг. Замятина) Левша остается жив. Он не произносит своей знаменитой фразы-завещания – о том, чтобы ружья изнутри кирпичом не чистили (потому как теряется точность стрельбы…) Да и вообще многое из текста Н. Лескова у Замятина опущено или переосмыслено. Но зато Левше дарована жизнь. И возможность творить. И, как воздаяние за все перетерпленное-пережитое, - самая главная награда: Маша.
Пожалуй, что именно это: дарованные Левше жизнь и Маша – привлекли к этой пьесе внимание Александра Пономарева (может, даже больше, чем нынешняя актуальность этого драматического сочинения Евг. Замятина). В этом виртуозном, точно выстроенном действе-скоморошьем баловстве, несколько холодновато-рассудочном, возникают и все сильнее звучат к финалу горячие душевные мотивы. Сквозь безжалостную острую насмешку прорываются волны сердечного тепла и сострадания. Потому в этом слаженном, станцованном, спевшемся актерском ансамбле, где все – безусловно хороши и ярки, все же хочется кое-кого выделить особо.
Как уже сказано, - отличная работа Данилы Богачева в роли императора Александра. Эгоцентрик, позер, уверенный, что все в этом мире – его и для него и все свершается по его воле и прихоти, потому что он – умнее и прозорливее всех. И потому самовлюбленно порхает-танцует и с высот своего величия – благостно-демократичен.
Интересный характер в роли донского казака генерала Платова предлагает нам Артем Штепура. Его Платов и солдафонски груб и напорист; он высокомерен к «штатским», но чуток и уважителен к мастерству, к владению ремеслом (тем более, что Левша и прочие мастеровые – славные тульские оружейники). Разгулен и широк. И не чужд природной хватке и мудрости. И в этом родственна его душа и мастеровым, и Левше: что-то простецкое, очень земное объединяет их. «Слуга царю, отец солдатам»… Да, при том, что себе на уме, но дрожит перед гневом царя. И зло рычит и грубо грозит кулаком «провинившимся» Левше и мастеровым. Но отходчив – потому что истинно справедлив.
Тульский оружейник Егупыч – Юрий Григорьев словно бы антитеза атаману Платову. И в то же время как бы его скрытый тайный партнер. Эдакий «народный мудрец». Мудрость его – от дара мастерства. И от врожденного ощущения высшей мудрости бытия. Всеведущий, тонко и точно чувствующий людей – и равных себе, и «высших», этот Егупыч умеет «подыграть» такому Платову. И, в конечно итоге, провести всю ситуацию по сложному, извилистому, постоянно меняющему направление, но единственно возможному пути.
Дарья Рощина залихватски и увлеченно переходит-переключается из одного женского образа в другой. Но словно слетает с актрисы внешняя оболочка раешной матрешки», когда Дарья Рощина облекается в наряд возлюбленной Левши. Истинным чувством и сердечным счастьем не шутят. Все всерьез. Маша Дарьи Рощиной – игривая, веселая, лукаво-задорная, как и положено женщине в любовной игре-противоборстве с любимым человеком, с избранником… и нежно-вдумчивая. Взглядом и манящая, и согревающая.
И безусловная удача спектакля – замечательная актерская работа молодого артиста Андрея Гальченко в роли Левши. В свое время повесть «Левша» Н. Лесков включил в сборник «Праведники». И вот такого праведника играет Андрей Гальченко. Врожденно неспособный к подлости, двуличию, лжи, предательству Левша Андрея Гальченко по внешнему виду совсем не герой. Щуплый, словно заторможенный, вроде как не от мира сего… несколько малахольный; так ведь это типично для любого таланта!.. а взгляд устремлен в пространство, словно душа Левши витает в нездешнем мире. Ну, или внутри себя, как в тайном безбрежном просторе. Но этот Левша очень земной. Когда он включается в работу, когда перед ним задача, дар мастера зажигает его глаза и природным умом, и напором мысли, и хитрым расчетом в осуществлении замысла. Левша и приглядчив, и темпераментен в любовном чувстве. Порой упрям – без этого не выстоять. И – как истинный праведник – невероятно терпелив в преодолении невзгод. Левша – Андрея Гальченко никого не упрекает, ни словом, ни жестом, ни взглядом. Но его взгляд – мостик в то незримое пространство, в котором вера в лучшее обретает надежду.
Валерий Бегунов, театральный критик
Фото - из архива театра
